ericmackay

Как убедительно показал Н. Н. Петрухинцев, в 1682–1688 гг. Петр находился почти исключительно «в окружении ближайших родственников по материнской линии, происходивших из тесно связанной с провинциальным дворянством династии стрелецких полковников», сохранявших «традиционалистскую психологию» и не отличавшихся «особенной любовью к иноземцам». Воспитание и обучение юного царя, как известно, были ориентированы в первую очередь на «знание православной традиции и церковных служб», что наложило неизгладимый отпечаток на его личность. Не случайно в 1682–1689 гг. на стороне Нарышкиных оказалась «скорее традиционалистская группировка русской знати, поддержанная патриархом Иоакимом, во всяком случае, гораздо более „фундаменталистская“ и менее склонная к европейским влияниям, чем окружение В. В. Голицына». Никакой склонности к общению с иноземцами Петр I тоже не проявлял, по крайней мере до лета 1688 г., когда он познакомился с давно обрусевшими голландцами Францем Тиммерманом и Карштеном Брандтом...

Петрухинцев в этой статье показал историческую несостоятельность тезиса о раннем влиянии иностранцев Франца Лефорта и Гордона на Петра, на котором в значительной степени основаны представления о «повороте Петра к Европе» уже в его раннем детстве. «Никакого сонма других иностранцев, и уж тем паче Франца Лефорта и Патрика Гордона, в 1687–1689 гг. рядом с Петром не было и быть не могло по той простой причине, что последние, будучи фаворитами В. В. Голицына, обеспечившего им карьеру в предыдущее десятилетие, в тот момент принадлежали к противоположной партии царевны Софьи»; «Гордон и Лефорт до династического кризиса не только не были наперсниками и учителями Петра, но как активные фавориты В. В. Голицына, видимо, даже сознательно избегали личных контактов с ним»...

Князь Б. И. Куракин, который в числе первых попытался нащупать ту точку, когда в Петре I произошла судьбоносная для страны перемена, указывал на решающее значение сближения юного царя с иноземцами Лефортом и Гордоном, которое произошло осенью 1689 г. в Троице-Сергиеве монастыре: «И в ту бытность в Троицком монастыре князь Борис Алексеевич Голицын тут привел в милость иноземцов, как Петра Гордона генерала, полковника Лефорта, Радивона Страсбурга, Ивана Чамбурса и других многих». С этого момента, по мнению Куракина, и следует вести отсчет «милости и фамилиариту» царя с иноземцами.
Имеющиеся в нашем распоряжении данные (в первую очередь дневник Патрика Гордона, а также бухгалтерские документы, свидетельствующие о приобретении для царя новых вещей) позволяют несколько уточнить это свидетельство. Как показал Н. Н. Петрухинцев, «первые зримые признаки смены культурных стандартов и модели поведения царя» (пока в виде «первой робкой европеизации его быта») обнаруживаются только в январе – феврале 1690 г. Вряд ли было случайным совпадением то, что это происходило одновременно со сближением царя и Гордона в самом начале 1690 г. По мнению Н. Н. Петрухинцева, «именно с влиянием окружения Гордона и оказалось связано начало бытовой европеизации Петра». Исследователь резонно предположил, что «неожиданный разрыв с вполне традиционной прежней моделью воспитания молодого царя» стал «неприятным сюрпризом для в основном традиционалистской его „партии“, не ожидавшей такого резкого поворота в его поведении»...
Скорее всего, именно на этот период «бытовой европеизации» Петра приходится и освоение им привычки брадобрития, которая, вероятно, перенималась и людьми из его окружения. Судя по сохранившимся портретам (Г. П. Годунова, Я. Ф. Долгорукова, Л. К. Нарышкина, В. Ф. Люткина, А. И. Репнина), брадобритие действительно было весьма распространено в среде высшего московского общества 1690‐х гг.

Е. Акельев «Русский Мисопогон»