ericmackay

Более низкий правовой статус сельского населения по сравнению с горожанами, даже рядовыми, ясно зафиксирован в Церковном уставе Ярослава, а именно — в статье о словесном оскорблении чужой жены. Эта статья, как установил Я.Н. Щапов, содержалась уже в архетипе Устава, который возник в XI — первой половине XII в., и читалась, по его мнению, так: «Аже кто зоветь чужу жену блядью, [жене] великих бояр, за сором... 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота, а князь казнить; а будеть менших боляр, 3 гривны золота, а епископу 3 гривны золота; а будеть городцких людии, за сором еи гривна серебра, а епископу гривна серебра; а сельских людии — 60 [резан], а епископу 3 гривны».

И.Я. Фроянова отделяет от Н.М. Карамзина более 150 лет, однако в плане критики источников методика современного ученого представляет собой шаг назад даже по сравнению с наукой первой трети XIX в... Нельзя, однако, сказать, что использование поздних и недостоверных источников является пусть и весьма сомнительным, но хотя бы последовательно проводимым методическим принципом И.Я. Фроянова. Выясняется, что там, где такие данные противоречат его теории, они отвергаются, и вновь на основании «здравого смысла».

В Новѣгородѣ же тогда Ярославъ кормяше Варягъ много, бояся рати; и начаша Варязи насилие дѣяти на мужатых женахъ (НПЛ мл.)

Богдан Косая Пищаль дал вкладом [в Кожеозерский монастырь] ризы поповские за 4 руб. и мерина стомостью также 4 руб.

К сожалению, создавая историческую концепцию Смуты, большинство российских историков не пытались дать непредвзятую характеристику Марине и ее семье, и все свелось к двум «генеральным» линиям: противостоянию католичества и православия, России и Запада, которые почему-то непременно, в их понимании, угрожали существованию Московского государства и греческой православной веры ...А между тем до сей поры в исторической литературе, причем как в польской, так и в российской, не обращается внимание на достаточно большую для того времени религиозную толерантность, царившую в семье Марины, где были католики, православные и протестанты: ее отец строил и щедро одаривал не только католические, но и православные храмы, считая таковую политику единственно правильной и эффективной на территории своих многонациональных и большей частью православных владений. Кроме того, сандомирский воевода являлся одним из тех представителей польской элиты, которая прекрасно осознавала политическую неустойчивость собственного отечества, грозившую ей полным исчезновением с карты Европы, и видела будущее спасение Речи Посполитой в политическом объединении с Московским государством под скипетром русского царя. Позволим себе предположить, что если бы этот замысел свершился, то уже в XVII веке могла бы возникнуть огромная славянская империя, противостоять которой не смог бы ни мусульманский Восток, ни Габсбурги, не говоря уже о Швеции, сама же Польша избежала бы уничтожения, а Россия значительно раньше встала бы на путь прогресса и европеизации, нежели это было ей уготовано историей. И вполне вероятно,что такой союз братских народов смог состояться без ущерба как для православия, так и для католицизма, на равноправной основе включения в унию обеих ветвей христианства согласно принципу «равного с равным, вольного с вольным», и залогом тому служило понимание целесообразности подобной политики и ее приоритета над вопросами религиозной принадлежности семьей царицы Марины...
( Read more... )

Квинтэссенция этого опуса.

Этот договор о пожаловании семье Мнишек Смоленского и Северского княжеств почему-то вслед за претенциозной историографией XIX века трактуется как расчленение Московского государства и потеря им этих земель. А между тем данный документ имеет совсем иной, более глубокий смысл. Лжедмитрий дает будущему тестю «на вечные времена ему и потомкам его Смоленское и Северское княжества в нашем Московском государстве»... Вторую половину Смоленского княжества (без самого Смоленска, остававшегося за Московским государством) по указанию пана воеводы самозванец отдавал «его величеству королю польскому и всему королевству, на будущие вечные времена для согласия и мира между народом польским и московским».


Ну действительно, где же здесь потеря земель.

В Бежецке воеводе удалось выбрать целовальника, но горожане препятствовали его работе. В одной челобитной целовальник жаловался даже на побои с их стороны: «Пришел тут же [во время задержания бородача] бежечанин посацкой человек Семен Ларионов Красильников, меня бил поленом, а крестьянина отбил и тех указных денег с него з бороды взять не дал, и преж того он же, Семен, многих всяких чинов людей своим насильством отбивал и меня многажды бил, и от того его насильного отбою казне великого государя учинился великой недобор…» (Каменский А. Б. Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной жизниXVIII века. М., 2006)

Надо отметить, что отношения итальянского гуманиста с Венским университетом не сложились: Пикколомини [будущий папа Пий II] два раза выступил там, но корпорация университетских профессоров не приняла его в свои ряды. Поэтому неудивительно, что после нескольких общих слов во славу университета («он привлекает множество студентов из Венгрии, Чехии, Германии» и пр.) Пикколомини не удерживается от критических замечаний и характеризует современный ему университет как прибежище пустой схоластики... С тонкой язвительностью отзывается Эней Сильвий Пикколомини о профессоре теологии Томасе Эбендорфере: «Мы бы прославили его ученость, если бы ему не понадобилось двадцать два года для комментария на первую главу книги пророка Исайи, который он еще и не закончил»...
( Read more... )

Литовские князья XIV века оказались чрезвычайно восприимчивыми к политическим и культурным новациям. Не связанные рамками идеологии, имеющей жесткую догматику и разработанную систему ценностей, они иногда удивляют современного исследователя своим поразительно модерным взглядом на мир. Можно вспомнить известное письмо великого князя Ольгерда константинопольскому патриарху Филофею, написанное в 1371 году. Жалуясь на действия митрополита Алексея, решительно занявшего сторону Москвы в конфликте с Литвой, Ольгерд писал: «По твоему благословению, митрополит [Алексий. – А. М.] и доныне благоcловляет их [московских князей и их союзников. – А. М.] на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! – благословляет Московитян на пролитие крови, и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?»
( Read more... )

Изучение немецко-русско-литовских взаимоотношений в Балтийском регионе в период Средневековья имеет давнюю историографическую традицию. Историки, обращавшиеся к данной проблематике в XIX и XX веках, склонны были мыслить «большими общностями» – Русь, Ливония, Литва, германский и славянский миры и так далее. Как правило, взаимодействие этих общностей в период Средневековья описывалось в категориях конфликта, что наиболее ярко проявилось в известной концепции «Drang nach Osten». Во второй половине ХХ века наметилась, а на переломе XX и XXI веков возобладала другая парадигма, согласно которой эти отношения рассматриваются не как конфликт, а как культурный контакт. На наш взгляд, оба подхода несут на себе отпечаток идеологических предпочтений своего времени и не отражают в полной мере сложной специфики международных и межкультурных взаимоотношений в период Средневековья. В наибольшей степени это относится к последней парадигме: в конце концов, в качестве «культурного контакта» может быть рассмотрено все что угодно, вплоть до уничтожения одной культурой другой.
А. В. Мартынюк «До Герберштейна: Австрия и Восточная Европа в системе персональных и культурных контактов»